Диаспоральная империя
Россия обречена осмыслять проблему своих границ

     Диаспоральная политика все 90-е годы Россией не проводилась - и это оказалось в большей мере благом, чем злом. Ведь иначе она прошла бы строго по этническому принципу с большими моральными и историческими издержками и потому нанесла бы куда больше вреда, чем пользы, неизбежно разрушив то, что пока сохранило себя в ситуации невмешательства.

Карта

     Мы по-прежнему не можем решить важнейшую загадку постсоветской истории: где проходит граница между нашими соотечественниками и всеми остальными (если не брать в расчет узко юридического толкования слова "соотечественники" - те, кто имеет российское гражданство). Преждевременное проведение границ - искушение 90-х, приведшее к вычеркиванию миллионов людей, оказавшихся за пределами административных границ РФ, из реестра соотечественников, что, конечно же, аморально.

     До сих пор не была предложена карта постсоветского пространства, которая позволила бы проводить осмысленную диаспоральную политику. Есть многочисленные описания болевых точек, озвучены важнейшие проблемы. Но случайным образом перечисленные проблемы не есть карта. В то же время трудно не заметить, что в последние десятилетия XX века сложилась принципиально новая геоэкономическая и социокультурная ситуация. Это связано:

• с изменениями принципов международных отношений (отмена Вестфальской парадигмы, переход от принципа равного суверенитета к принципу избирательной легитимности);
• с появлением нового поколения регулирующих организаций "клубного" типа (типа G7), ставших новыми субъектами международных отношений;
• с изменением роли и места национальных государств. Они утратили статус субъектов развития и превратились в ансамбли противоречивых интересов, в несистемные коллекции хозяйственных и социокультурных регионов;
• с изменением роли границ. Они стали более динамичными, расслоились на границы реальные, формальные и мнимые.

     Новые карты, хоть и тяготеют к гео-устойчивости, но на протяжении ближайшего времени останутся подвижными. Однако пока нет новых социокультурных, геоэкономических, геокультурных карт постсоветского пространства - нет, соответственно, и разумно выстроенной в отношении этого пространства политики.

Новая целостность

     Ни Россия, ни СНГ не являются социокультурно или социо-политически устойчивыми. Все это временные образования, формы "нащупывания" будущего и расставания с прошлым (отсюда разговоры о "цивилизованном разводе"). С некоторого времени СНГ даже превратилось в препятствие для образования новой формы государственного со-бытия России и ее союзников.

     Новую целостность можно "вырезать" только поверх существующего постсоветского субстрата, ведь современные границы РФ столь же мертвы и случайны, как в свое время были границы СССР. Границы новой целостности определятся деятельностью, осуществляемой теми или иными субъектами развития. В связи с этим встает проблема опорных точек: смогут ли стать таковыми анклавные территории - Кенигсберг, Приднестровье, Крым (Севастополь), Абхазия и т.д.? Если смогут, то появление анклавной политики России - вопрос лишь времени.

     Пока Россия явно запаздывает: Запад активно занят перекраиванием границ, очерчивающих рубежи Новой Европы, а Россия все свои силы бросает на сохранение status-quo. В результате тактика, направленная на удержание существующего, приводит только к новым потерям. Историческая политика собирания земель бесперспективна; она должна быть заменена политикой избирательного включения. Так в свое время действовали большевики (Финляндия). На подобной политике складывается и субсидиарно выстраиваемая культурная империя объединенной Европы.

     Новая целостность сложится только при участии окраин в дифференцированной интеграционной политике Москвы. Для жителей "имперских" окраин восстановление целостности - это восстановление права на безопасность и Родину, которое Запад успешно подменяет концептом прав человека. Но прежде всего, нужно выйти из состояния латентного конфликта со сложившимися на постсоветском пространстве государственными образованиями. Ведь даже скрытая конфликтность мешает интеграционной работе.

     Кроме того, в конфликте чаще всего нет никакой необходимости, ибо вовсе не национальные государства будут играть решающую роль в международном конкурентном противостоянии этого века. Полнота суверенитета будет удерживаться не традиционными государственными единицами (nation state), а странами-системами: США, Шенген, Китай. Поэтому нет необходимости отвлекаться на то, чтобы вредить правительствам стран лимитрофа и поощрять конфликтное поведение русских общин (невзирая на узость мышления постсоветских местных элит). Новая целостность может сложиться только поверх границ.

Попытка типологии

     Постсоветское пространство представляет собой сложно структурированный объект, и работа с разными его фрагментами должна строиться на различных принципах, учитывая типы границ и объектов. "Российских" диаспор как таковых на постсоветском пространстве нет - они слишком слабо структурированы и организованы, аморфны. Во многих случаях имеет смысл говорить только о протодиаспорах. При этом в отдельных местах образование диаспор идет интенсивно, но в других оно сильно замедлено, несмотря на наличие русского и русскоязычного населения.

     Так, не являются диаспоральными объектами Крым и Приднестровье. Это русскокультурные анклавы, оказавшиеся вне Российской Федерации в силу определенной исторической заданности (точно так же, как Калининградская область, будучи анклавной территорией, оказалась в составе РФ, что, кстати, может свидетельствовать об особой миссии данного региона). Но и Донбасс, Харьковщина (Слобожанщина), Северный и Северо-Восточный Казахстан также не являются диаспоральными объектами. Это края, "выползшие" за государственные, административные границы, за пределы русской геоплатформы - назовем их шельфами. И анклавы, и шельфы - территории, откуда русские уезжать не собираются, ибо не считают себя там чужими и, что главное, не окружены чужими. У них другой тип сознания, и в отношении подобных территорий диаспоральная политика неприменима.

     В целом же можно выделить по крайней мере пять типов пространств:

• территории, где после миграционного исхода остатки русскокультурного сообщества будут со временем ассимилированы;
• территории, на которых в ближайшем будущем возможно формирование диаспор;
• территории-анклавы;
• территории-фронтиры или шельфы, образовавшиеся в результате несовпадения государственной границы РФ и ее социокультурного "кордона";
• территории, комплементарные России, хотя и не являющиеся ни ее анклавами, ни шельфами, и не несущие диаспорального фона (например, отдельные области правобережной Украины или Армения с Арцахом).

Ресурсы

     Разговор о складывании новой целостности упирается в вопрос: какими ресурсами, наличие которых и способность работы с которыми позволяют осуществлять парадигмальные сдвиги, мы обладаем?

     Первый - это современная эмиграция. Она представляет собой для России не только утечку "мозгов" и потерю человеческих ресурсов. Это еще и закрепление, освоение чужого пространства, попытка сделать его культурно русским. И в прошлом государство с его ограниченными ресурсами и организационными возможностями просто не могло справиться с масштабными колонизационными задачами. И современную бизнес-эмиграцию можно рассматривать как механизм оперативного внедрения в международную бизнес-среду.

     Второй ресурс - это заселенность "прибрежных" России районов народами российского социокультурного пространства (замечательное наследство прошлых российских колонизационных программ). Часто они близки сопредельным народам в конфессиональном, этническом и языковом отношениях. Это обеспечивает мягкую связку России с ее соседями, перетекание одного цивилизационного стандарта в другой.

     Третий ресурс - это исторический шанс русского населения анклавов, диаспор и шельфов создать свой конкурентный уклад. Этот шанс дает явная неблагоприятность социального климата в местах проживания соотечественников (титульная нация предлагает очевидно и заранее неравные условия социальной конкуренции). Это особенно важно в случае с такими анклавами, как Приднестровье и Крым. Если попытка создать свой конкурентный уклад удастся хотя бы в одном месте, в дальнейшем выработанные образцы жизнедеятельности будут транслированы и по всем "островам русского архипелага".

     Четвертый ресурс - комплементарность сознания постсоветского человека, связанная с общностью происхождения (географической, языковой, исторической). Состояние разделенности воспринимается как "историческая ошибка" или как "определенная фаза" в процессе освоения единой территории. С этим связана и идея восстановления утраченной целостности, реинтеграции в ее различных вариантах - от идеи складывания геокультурной целостности "поверх барьеров" до многочисленных вариантов интеграции в старых "союзных" формах. Идея целостности - фундаментальная ценность и ресурс для новой интеграционной политики "поверх барьеров".

     Наконец, пока русская культура остается лидирующей, доминирующей на всем постсоветском пространстве. Она позволяет десяткам средних и мелких национальных и конфессиональных культур продолжить свое развитие, защищая от смертельного для них открытого пространства глобализирующегося мира.

     Но наличие всех этих ресурсов не отменяет простую истину: России предстоит выработать новый тип диаспоральной политики. Она может строиться по модели комплементарного отношения к буферным пространствам, что предполагает культурное и цивилизационное взаимоприсутствие. Пока же эта политика не выработана, и даже проблемы публично не обсуждаются, правительственные действия "без компаса и карты" могут принести только вред.